Рассказ Опарина А. Е. «Давно это было»

«Мне о том рассказывали сосны…»
А.Сизов

- В Лапшангу рыба зашла!
Эту долгожданную для всех окрестных рыбаков, но все равно неожиданную зимне-весеннюю новость принес с работы отец , видимо переговоривший с кем-то из михаленинских краев. Сам заядлый рыболов, охотник, и сына с детства приставил к этому благородному занятию.Надо бы собираться на рыбалку, но… до выходных еще три дня… Однако у юного любителя природы идея появилась сразу. Здесь мысль его работала четко, это не задачи на уроке физики решать…
Давно это было.
В длинные оттепели, когда среди зимы начинала бить капель с крыш, или весной, в небольшую по размерам чистую речку Лапшангу, текущую из лесов и потому богатую кислородом и кормом заходили из Ветлуги и поднимались вверх по течению косяки леща, другой белой рыбы, а следом за ней – судак, жерех, налим. И начинался праздник души, когда на льду речки было черно от народа – приезжали не только местные, варнавинцы, но и из других районов. Периодически кто-то вскакивал, начинал суетиться возле лунки, вываживая рыбу, а потом криком  — Багорик! (в смысле, маленький специальный багор) — звал на помощь соседей, чтобы вытащить крупный экземпляр, не проходивший в лунку. Советчиков и помощников хватало. Но если рыбина нередко обрывала леску и уходила, то и в комментариях недостатка не было, а уж выражения от досады использовались порой далеко не парламентские. Отвлекавшихся на прием ста граммов «допинга» рыба зачастую тоже наказывала. Только отвернется «любитель», как с легким шорохом исчезнет в лунке оставленная без при-смотра удочка, утащенная мощным рывком идущего «ходом» леща.

***

-…Пойду завтра на рыбалку, сообщил он родителям. Упустить такой шанс было нельзя. В выходные народу будет – не протолкнуться. Понаедут из Баков, Ветлужской, даже из Воскресенска, клевых мест на неширокой Лапшанге, тем более ребятишкам, не достанется.
—    А школа?
—    В школе праздник, не учимся.
В принципе, это была правда. А про «линейки» — сборы  — построения лучше умолчать. Как же, взрослые, девятый класс, можем и самостоятельно решение принять!
Ну, с вечера все подготовить, будильник — на шесть часов, идти-то порядочно, до Михаленина, да там до речки – в общем, километров пять будет. И вот уже на востоке, над Анисимовым, светлеет-розовеет утро, до-рога сама под ноги стелется. За булдаковским поворотом слышен сзади шум мотора, оглянулся, посторонился. Чуть проехав, с лязгом прицепа тормозит леспромхозовский ЗИЛ-157.
— Рыбачок, садись!
Вот удача! Рысью, в кабину! За рулем – дядя Петя, отец школьного дружка, с утра пораньше в делянку собрался. Конечно, зима – сезон заготовки, а леспромхоз – фактически «градообразующее» предприятие.
Так, время в дороге сократилось до минимума. Вышел в Михаленине, уже близок длинный спуск к Лапшанге, откуда вся пойма при ее впадении в Ветлугу – как на ладони, и лес синеет до горизонта. Тишина в деревне. Шуршат – звенят от шагов льдинки на прихваченных утренником до пустоты придорожных лужах. Мыслью уже на льду, место выбираем. Может в канавке, напротив лесосплавного рейда? Или у затопленных старых пучков бревен выше по течению? Или в приметном затончике? А-а, ладно, день наш, везде успеется.
Из состояния, близкого к медитации (хотя, не знал тогда этого слова), его вывел звук, явно чуждый утренней гармонии. Тонкое мяуканье раздавался где-то рядом, хотя улица была вроде пустой. Осмотрелся, – понял. Звук шел из-под груды свежеколотых дров у ближайшего забора. Снег под заплотом подтаял и одна из поленниц рухнула. Как под нее попал котенок, сам ли забрался, нерадивая ли мамаша не вытащила – что думать, спасать животное надо!
Начал отбрасывать поленья в сторону, пытаясь уловить поточнее, откуда раздается тоненький мяв. Со стороны это выглядело, наверное, более чем странно. Отставив в сторону рыбацкий ящик и ледобур,  человек в свете восходящего солнца активно перемещает дрова с места на место. Но… прохожих в этот ранний час не случилось и вопросов задавать было некому.
Котенок, видимо поняв, что помощь близка, пищал почти непрерывно. В этом писке было настойчивое желание выжить в холодном темном завале, без еды и мягкого мамкиного бока.
— Сколько времени он провел там?  – эта мысль не мешала проворно работать. Чувствовал, что спина уже взмокла. Однако деревяшки летали, как булавы у циркачей, в рухнувшей поленнице образовался узкий проход. Через некоторое время стало понятно, что цель близка, еще несколько поленьев, и вот – дрожащий, сырой, какой-то серо-рыжий комочек, уместившийся на ладони. В варежку его и за пазуху, греть! Тут только перевел дух, осмотрелся. Пожалуй, не меньше кубометра перекидал!
— Да, а рыбалка-то!? Совсем рассвело, давно пора на льду сидеть! И что с найденышем делать, с собой на целый день не возьмешь? Разве что кому из здешних знакомых пристроить? Пожалуй, вот к Николаю Николаевичу, благо тот через три дома живет. Не откажет, рассуждал он, вспоминая, как летом этот пожилой и опытнейший механизатор терпеливо возился с их группой «юных трактористов», прибывших в колхоз на практику с учителем  машиноведения Александром Семеновичем.
Николай Николаевич наудачу встретился в дверях, направляясь на работу, супруга ушла на ферму еще раньше. Выслушал с улыбкой рассказ о перекладке соседских дров,  глянул на уже согревшегося котенка.
— Пускай остается, третьим будет. Есть два кота, так бывает, неделями их не видим, гуляют по своим делам.
Вернулся в дом, на коврике у протопленной печки определил место найденышу, потыкав того мордочкой в банку с налитым молоком. Убедившись, что новый жилец разобрался с питанием и пусть неумело, но начал лакать молоко, отправились по своим делам: один  в гараж, к своим тракторам и комбайнам, другой – к  заждавшимся его лещам.
В делах и рыбацких эмоциях того дня утреннее происшествие хотя и не забывалось, но отошло на второй план. Потом как-то летом, возвращаясь с рыбалки, решил проведать своего «крестника». Зашел к Николаю Николаевичу. Здороваясь, уже от дверей увидел свисающие с края печи хвост и лапу, а затем и их лежащего хозяина – гладкого рыжего кота с сероватыми полосами на спине.
— Прижился твой подарок, — пояснил Николай Николаевич, — службу свою знает, с мышами воюет, откликается на имя Васик.
Кот встретил своего спасителя без особых эмоций, не узнал, наверное. Но погладить дался и гостинец – рыбью мелочь, — принял, коротко муркнув.
Да, давно это было. Потом вспоминалось, что, несмотря на явное опоздание, удача в тот день ему, в общем-то, сопутствовала. К вечеру в результате общения с Лапшангой  в ящике были три приличных подлещика, с десяток  мерных окуней и редкая рыба в этих местах – подуст, что давало право на безоговорочно позитивное настроение.
Но закон маятника неумолим и расплата не замедлила прийти на следующий день в виде выговора от классной руководительницы за неявку на школьный праздник с обещанием «неуда» по поведению.
— Почему на линейке не был?
— На рыбалку ходил.
— Ну, (с сарказмом) наверное, рыбаком будешь профессиональным…
Не сбудется предсказание «классной». Не станет он профессиональным рыбаком, хотя уедет после школы из Варнавина и жизнь свою свяжет с морем на многие годы. Но крепко держит малая родина, и из разных дальних краев в отпуск – обязательно сюда, за новыми охотничье-рыболовными впечатлениями, ветлужской «комаротерапией», которые заряжают бодростью лучше пафосных курортов.

***
Уже много лет на пенсии дядя Петя, седой, как лунь. Лесовоз его, списанный и сданный на металлолом в лихие времена вместе с другим леспромхозовским железом, переплавлен на иностранные иголки.
Упокоился на сельском кладбище Николай Николаевич, ушел в землю на краю одного из полей, которые пахал всю жизнь. Нет и кота Васика – недолог кошачий век. Хотя… проезжая недавно главной михаленинской улицей видел на обочине похожего зверя той же масти: может, потомок?
Только лесная и луговая Лапшанга неизменна. Также принимает и несет в Ветлугу воды пойменные ручьев и малых речек, настоянные на ягодниках и мхах. В ней — лосиный след из глухих болотистых логов Костромы, в ней — бобриный всплеск от бродовских коряжников, в ней — росчерк крыла весеннего селезня, заходящего к подсадной на разливе у Большого моста, узоры опадающего черемухового цвета на бажинских плесах. А черемух там – сплошная стена, и аромат – французские  парфюмеры от зависти усохнут. На черемухах – через каждые несколько метров соловей, соревнуются они между собой в трелях  не на шутку. И верная примета, где соловей – там под берегом в приглубой быстрине обязательно держится пара-тройка приличных язей!
Хоть и давно это было, но не обмелела Лапшанга. Наверное, потому что вбирает в себя не только притоки, но и судьбы людей, к ней прикоснувшихся. Не измельчали и люди, труженики, населяющие ее берега, – сама природа в ответ подпитывает их жизненные силы.

Март 2010 г.